Знакомство с Сашей Филатовым началось не со стихов, а с его открытых и честных комментариев. Он настолько искренне и откровенно рассказывал мне о себе, что я была в удивлении: человека сильно жизнь потрепала, а он чист душой, «аки агнец», смотрит на мир глазами восхищенного юноши и не перестает любить жизнь, которая не всегда была к нему милостива…
Когда автор пишет вам, что:
«Да обычный я человек. Только простой очень. И немножко больше повидал, чем другие. Я же указал на своей странице, что бродяга. Мотало по всему северу. Женился в Братске, сын родился на Улькане. Уехали на Кубань. Через три года сбежал в Якутию. Из Якутии на север Читинской области. Оттуда на Урал и с Урала на север Тюмени. Другая бы уже давно в шею вытурила, а моя терпит. Сейчас тащит снова на свою Кубань. А я указал на четыре места куда уехать могу - Алтай, Саяны, Жигули или снова на север Байкала. Нужна мне эта Кубань. Там и снега не бывает. Ну, ещё бы в Карелию поехал. Мне нужна тайга, реки и горы. А на Кубани одни поля. Не, не поеду.»…
поневоле захочется ближе узнать такого интересного собеседника и душевно открытого для диалога автора.
Поэтому, когда Сашу, что называется « прорвало», и он написал мне о себе так, будто исповедовался перед Богом, я была в затруднении. Можно ли публиковать такую « голую искренность»?
Но Саша дал добро на публикацию и сказал, что мечтает написать роман о своей жизни.
Пока роман не написан, читайте Сашину жизнь так, как он сам мне о ней рассказал. Без купюр. Небольшая правка и все.
Прошу!
==========>>>
Мой род, по матери, происходит из казаков Запорожской Сечи. Я о нём мало знаю. Знаю только то, что были они не рядовыми казаками, а как бы сейчас сказали, очень уж крутыми. Подозреваю, что и письмо турецкому султану писалось в их присутствии. Дед Михаил в первую мировую пропал без вести. Но после войны пришёл домой. Был в плену. А в Отечественную снова пропал без вести. И уже с концами. Больше о нём никто ничего не слышал. А мама была из двойняшек. Сестра умерла в голод1933 года.
Гораздо больше я знаю родословную своего отца. Хотя, это громко сказано. Потому что знаю я не дальше своего деда. Мой дед Семён был из дворян. Жил в Оренбурге и имел небольшое родовое имение. Но служил в первую мировую рядовым солдатом. К сожалению, не знаю, за какие заслуги, но за Первую мировую он был награждён четырьмя Георгиевскими крестами и какой-то медалью. А уже в гражданскую войну, в чине офицера, он служил в армии Деникина, а затем в армии барона Врангеля. Когда разгромленные остатки армии Врангеля уходили из Крыма в Константинополь, дед наотрез отказался покидать Родину. Снял погоны и попытался затеряться среди гражданского населения. Но был задержан органами ЧК в городе Харькове. Не знаю, может выправка подвела, может, так ЧК хорошо работала. Но его арестовали. Предложили перейти на сторону красных, но дед категорически отказался. И...и был отпущен под честное слово, что воевать против Советов больше не будет. Говорят, что спасли его четыре креста на груди. Даже ЧК зауважало. Возвращаться в Оренбург дед не стал. А попав в Полтаву, был восхищён множеством памятников русской армии времён войны со шведами. В Полтаве дед и остался. Слово своё он сдержал и больше ни за кого не воевал. Взял топор и стал плотничать. Но по выходным и в праздники, всегда надевал свои награды. Построил дом и со временем перетащил в Полтаву свою большую семью. Кроме старшего сына Андрея. Дядя Андрей уже жил своей семьёй и остался в Оренбурге. Кроме Андрея, у деда были ещё три сына и три дочери. О своих тётках я не стану рассказывать. У них простые женские судьбы. А вот о сыновьях расскажу. За Андреем шёл Алексей, потом мой отец, Александр, и младший, дядя Ваня. Иван и Настя родились уже в Полтаве. В Отечественную дед уже не воевал по возрасту. Ходил по выходным в церковь, как и раньше с Георгиевскими крестами. Немцы даже предлагали какой-то пост, типа старосты. Но дед и здесь отказался.
А вот сыновья воевали все. Все пришли домой живыми и здоровыми. Больше всех, наверно, досталось моему отцу - три ранения и контузия. Но ведь и воевал он три войны. Призвался в 39 -м на финскую, а после Отечественной попал в Манчжурию. Домой пришёл только в 47 -м году. Не повезло и дяде Андрею. Попал в плен. А после войны загремел на десять лет на Колыму. Когда я интересовался, за что он туда загремел, то мама всегда отвечала, что за то, что был в плену. В моей голове это не укладывалось. И только будучи уже взрослым, я узнал правду. В тридцать лет я приехал домой в отпуск и в разговоре с мамой, рассматривая старые фотографии, очень уж негативно высказался о Советской власти. Вот тогда мама и рассказала правду. Оказалось, что дядя Андрей попал в лагерь не за плен, а за то, что вступил в плену в РОА. Это известие произвело на меня эффект вылитого на голову ведра ледяной воды. Я не осуждаю дядю Андрея, жить захочешь - вступишь. Но ещё больший "ушат холодной воды" ожидал меня впереди. Сколько себя помню, у нас всегда была фотография, на которой изображена мама под ручку с немецким солдатом. Я никогда не задавал вопросов. а тут не выдержал и спросил, с какой это радости она стоит с фрицем? И она ответила, что это вовсе не фриц, а наш, дядя моего одноклассника Пети Жарко. И не какой он не предатель, а просто служил у немцев. И никто его не судил, не за что было. И не сам он к немцам подался, а призвали немцы в свою армию. И добавила, что и дядя Ваня служил у немцев. Вот это и было вторым ушатом на мою голову. Оказалось, что в 41 -м дядю Ивана не призвали в армию по малолетству. А в сорок третьем призвали немцы в свою армию. Служили они в обозе. Возили на телеге дрова, да воду на кухню. А через полгода, осенью 43 -го, наши освободили Полтаву. Переодели их всех таких в советскую форму и отправили на фронт.
У моих родителей нас трое. Сестёр у нас не было. А из братьев я самый младший. Но это уже другая история.
-----
Присутствие Бога в своей судьбе я чувствовал всегда. Только вот не понимал, да и сейчас не понимаю, зачем я ему нужен? Ведь не просто так? Ведь, какую-то цель он преследует. Судите сами. Когда мне было года три или четыре, я очень сильно заболел двусторонним воспалением лёгких. Причём три раза подряд. Болел так, что никто не ожидал, что я выживу. Смутно, но я немножко помню этот период. Да и мама рассказывала, как сидит, бывало, надо мной, плачет, а я ручонками слёзы по её щекам размазываю. Температура всё время держалась 40. И вот однажды старший брат Коля принёс домой такую большую книгу сказок. Я помню её. Не толстую, а большую форматом, с красочными картинками. И начали читать мне сказки. Удивительно, но именно с этой книги началось моё выздоровление. А когда Коля хотел отнести её хозяину, говорят, я так орал, что её пришлось оставить до моего выздоровления. С тех пор, сказки - это моя страсть. Всегда их любил, и сейчас на полке шкафа стоят книг десять сказок. С тех пор я никогда и ничем не болел. Случайно ли тогда пришла ко мне та книга? И кто её послал? А когда я пошёл в первый класс, в моей жизни появился друг, сыгравший в моей судьбе самую большую роль - Валька Крот. Валентин был на три года старше меня. Он учился в одном классе с моим средним братом Мишкой. Однажды Валентин пришёл к Мишке и навсегда остался со мной. Был он из интеллигентной семьи, отец работал преподавателем иностранных языков. Преподавал немецкий, английский и французский. С Валентином нас сблизило то, что мы оба рисовали. Вскоре Валька пошёл в художественную школу. А через три года и я в неё поступил. Принимали с пятого класса, и учиться пять лет. Когда мне было 12 лет, я узнал о том, что Валька пишет стихи. Он писал изумительные стихи. И был неподражаемым выдумщиком и рассказчиком. Нет, я не завидовал ему. Просто, я потянулся за ним следом. Я тоже написал стих. И Валентин его расхваливал, как соловей лето. А когда через пару лет мне на глаза попался этот стих, я просто в шок пришёл. Такая это была дрянь. А на мой вопрос, за что же его он так расхваливал, Валька ответил : " Ладно, Саня, если б я тебя раскритиковал в прах и пух, ты бы продолжил писать?" Аргумент был железный. Да, я бы бросил. Валентин учил меня всему. Вдолбил в меня, что такое размер. Часто мы гоняли с ним рифмы. Он рано стал публиковаться. Лет с пятнадцати…. в городской газете его стихи публиковались часто. Валька был неисправимым романтиком. Мог неожиданно придти ко мне в два часа ночи, и мы уезжали на вокзал к пригородному поезду. Уезжали в лес с ночёвкой на пару дней. В период с 14 по 18 лет я писал по семь - десять стихов в сутки. Когда спал, одному Богу известно. Пора открытий, пора любви и первых свиданий. Конечно, "Алые паруса" были главной книгой. В 17 лет я поступал в Пярну в морское училище, но не поступил. Потом армия. И в 1974 году начался БАМ. И я уехал. Валентин всю жизнь работал художником. В нашей семье книги любили все, кроме Мишки. Мишка имел математический склада ума. Дома было небольшая библиотека. Отец любил поэзию, зачитывался Есениным, Пушкиным, Лермонтовым, но больше любил Твардовского. А мама обожала театр. И меня всегда тащила с собой. Но Валька сыграл в моей судьбе главную роль. Когда мне было лет тридцать, я приехал домой и мы встретились с Валькой. Я прочитал ему свои стихи, попросил почитать свои. И услышал сногсшибательную новость о том, что он, Валентин, бросил писать стихи, ещё лет в 20. Вот и думаю иногда, а случайно ли он пришёл в мою жизнь? И почему он бросил писать? Может, он выполнил свою задачу, подсадил меня на иглу поэзии? Похоже, что так. Но зачем нужно было заставить меня писать? Какова моя роль?
На БАМ я приехал в августе. Приехал без путёвки, комсомольцем я никогда не был. Не то, что я не любил комсомол. Просто, тошно сидеть на собраниях. Приехал в Магистральный, начинал с палаток. БАМ- это школа дружбы. Такого братства я никогда не встречал. Здесь случай снова напомнил мне о присутствии Бога. К зиме мы уже срубили общежитие и жили в нем. Там не имело значения, знают ли тебя или нет, заходи в любую комнату и будешь гостем. Так, в начале1975года я зашёл в одну комнату, поздоровался. Может и ушёл бы. Но, мужики читали стихи. И я присел на кровать. А потом и сам попросил послушать меня. Так я познакомился с ребятами, пишущими стихи. Среди них были Миша Халиуллин, Митин-Егоров и приехавший из Москвы в командировку Альберт Кравцов. Альберт и увёз мои стихи в Москву. И летом 1975 года они появились в журнале "СМЕНА". А в 1976 -м году в альманахе "Поэзия". В том же 1976 -м один за другим вышли из печати три сборника стихов поэтов БАМа.1- "Автограф века" - Москва." 2- "Просека" - Восточно-Сибирское издательство, 3.- Магистраль - Хабаровск. А в 1977 году стихи мои были опубликованы в "Молодой гвардии". Вообще, семидесятые были годами полёта. А потом начался спад.
Вообще, я жил странной жизнью. Как бы раздвоенной. С одной стороны - было много знакомых писателей, а ещё больше художников, а с другой - жил в окружении шпаны. Лет с 13 участвовал почти во всех уличных драках. Дрались район на район. Почему- то меньше всего ладили с Юровкой. С юровскими дрались по десять раз на год. Иногда приходил домой весь в кровище с ног до головы. В милицию попадал не реже раза в два месяца. Многие из наших гремели по колониям. Бог и здесь берёг меня. Я был очень ранней птахой. С девочками встречался лет с 13. В 14 попивал в подворотнях вино, с такими же оболтусами. У нас был очень хороший друг семьи, работавший преподавателем в Керамическом техникуме. Обещал протеже на факультет живописи. А я отказался. А когда женился старший брат, оказалось, что у его невесты дядя работал ректором пединститута. Дали ему мои стихи. Он прочитал и специально приехал поговорить. Он меня дважды тащил на филфак. "Сдашь ты экзамены, не сдашь, но учиться ты будешь!" А я дважды отказался. Меня влекло посмотреть мир.
Я жил почти как Франсуа Вийон.
Я не горжусь, но не скрываю это.
Дралась шпана районом на район,
И в дело шли заточки и кастеты.
А исходило всё из чепухи,
И становилось колом в селезёнке.
А после, до утра читал стихи,
Очередной, единственной девчонке.
Лилась любовь почти из детских глаз,
И шёпот губ витал в стенах беседки.
За те рассветы многие из нас,
На «взрослую» шли прямо с «малолетки».
Меня тот рок, по счастью, миновал.
И те года прошли совсем не плохо.
Не трусил я, не врал, не предавал –
Я жил, как все ребята той эпохи.
Под баночку дешёвого вина,
Что продавала мне моя Держава,
Из каждого открытого окна,
Высоцкий звал, а так же Окуджава.
Оставил я родительский очаг,
Я позабыл стабильности основы.
Прикидывая в роскоши общаг,
Цену и вес мной сказанного слова.
Стране, увы, мы больше не нужны.
Рассветы перешли давно в закаты.
Ковал себя я в кузнице страны
Далёких лет
конца шестидесятых.
После армии я вдруг резко перевоспитался. Больше никогда не дрался, да и сами драки стали вызывать отвращение. В январе 1979 -го, в Братске, я женился, а к концу года на Улькане родился первый сын. Уехали в Магистральный. Получил квартиру.
И тут моя жена затосковала. "Поехали в Полтаву!" - и всё. Я трижды подавал заявление на расчёт. Потом решил, что хватит народ смешить. И уехали. Вот тут-то и начались мои знакомства с властью. Приехали в Полтаву. А через Полтаву должны были нести Олимпийский огонь. Шла чистка. Иду по улице. Сзади два милиционера. Останавливают. Кто, да что? Почему не на работе? Ну, я и сказал, что недавно приехал. Когда? Откуда? Зачем? А документы есть? Нету? Поехали, разберёмся. В отделение я им домашний телефон подсказал. Позвонили, пришла мать. А потом повезли в суд. Оформляй на 15 суток! За что? Деньги попрошайничал. А у меня полкармана денег. Я их достаю. Судья: - Оплатит штраф и пусть идёт. А менты меня по плечу: "Сажай, надо проверить, что за птица". С этого началась моя серая полоса. О смерти Высоцкого я узнал уже после отсидки. Возникли трудности с пропиской. Уладил. Снова не клеится. Уехали с женой на Кубань. И там нет жизни. Стихи я писал, но уже не публиковал. По ночам снилась тайга. Снились горы. Снились вертолёты. Снились лица ребят. Три года я мучился на этой Кубани, потом плюнул и уехал в Якутию. В Якутии мне не шибко понравилось. Тайга чахлая, серая. Покатил я до Тынды. Вылез на этом перекрёстке, посчитал деньги, а их осталось шесть рублей, прикинул, куда хватит на билет и покатил на Чару. Чара -уникальное место. Магистральный был расположен на сопках, тайга обалденная. Зайдёшь на пять метров и тебя не видно. Скалы обрываются в реку, вода чистейшая и стремительная. А Чара расположена в долине, между Кодарским и Удоканским хребтами. Речка Чара не так стремительна, но тоже бежит с гор. Тайга тоже хуже, чем в Магистральном. Преимущественно лиственница и кедровый стланик. Но, зато два хребта. До Удокана всего пять километров. В общем, остался. Приехал ночью. Куда идти? Темно. Вдали, за деревьями, огоньки. Пошёл на огни и провалился в болото по колени. До утра пересидел у костра. А утром в посёлок. Через час уже подписал заявление, а вечером спал на простынях. Но и тут не заладилось. Проработал больше полугода, кстати был в Куанде, на укладке Золотого Звена БАМа. Пишу жене, что приеду за ними. А она упёрлась и ни в какую. Так и вели бесполезную переписку пару месяцев. И пришлось ехать назад. Приехал, уговорил. А куда теперь ехать? Поехали на Урал, в Горноуральск. Устроились на квартирке. Пошли на работу. Квартиры давали в течение года, а зарплата - смешнее некуда. И снова уехал. Хотел на Салехард. Но поезд туда не ходил, а на самолёт денег нет. Двинул на Сургут.
С Сургута началась новая страница в моей биографии. Там я впервые столкнулся с тем, что не могу устроиться на работу. Два месяца я рыскал вокруг да около. Хорошо было то, что можно было подрабатывать на молокозаводе. Два дня разгружал вагоны, в пятницу получал деньги и понедельник, вторник и среду искал работу. А жил на вокзале, да в аэропорту. Пока милиция не остановила. Попросили документы, посадили в воронок и привезли в спецприёмник. Здесь-то моё настроение и рухнуло. Нагрузили нас человек семь. Капитан спросил: - У кого есть документы? Оказалось, что у меня одного. Посмотрел прописки, снял отпечатки и сказал:"Пока погуляй ещё. Потом мы тебя закроем." Оказалось, что без прописки можно гулять три месяца. Прикинул я, что засветился здесь и поехал на Нижневартовск. В Нижневартовске было не комфортно. Там надо было брать разрешение в милиции на подработку. А куда мне к ним идти без прописки. В общем, стыдно говорить, но пришлось сдавать бутылки. Не воровать же! Искал работу опять целый месяц. Исходил Излучинск, Мегион и Лангепас. Без толку. Жил на вокзале. И вот будит меня дама в форме: "Не спать". Проверила паспорт. Ушла. Я снова спать. И так раза три. Наконец подняли два мордоворота и в ЛОМ. И здесь концерт. Эта дама спрашивает:"Что здесь делаешь?" "Работу ищу". "Нашёл?" "Нет". "Уезжай отсюда". "Займи сто рублей, с радостью уеду". "Чего здесь спишь?" "А где спать". "Снимай квартиру". "Если к себе пустишь, то обязательно отсюда уйду". Выгнали. Покрутился. Зима на улице. И пошёл снова в зал ожидания спать. И вот сижу я в Ульт-Ягуне, рядом местный бомж. Разговорились. Рассказал ему о своих проблемах. Он мне и подсказал про строящийся город Покачи. Рассказал, как добраться. И поехал я на перекладных. Не с первого раза, но устроился. Господи, когда снег растаял, я волком завыл. Равнина, болота, тайга - редколес и тонкомер. В реке вода чёрная от торфяников. Но надо было забирать своих. И я поехал за ними. Сразу дали половину вагончика, потом жили в бочке, а потом купили балок. Это уже было царское житьё. Балок состоял из четырёх комнат. А осенью старший сын пошёл в школу. Куда уже уезжать. А на следующий год Танюшка родилась. А потом привык, словно так и надо.
Но здесь снова начались мои трения с чиновниками. Допекли. И написал я письмо в ЦК КПСС, да в "Огонёк". Обо всём написал. И о чиновничьем беспределе и о коррупции. Страшно было? Да нет. Просто я устал с ними спорить. Через месяц начальник вызывает: "Ты что там натворил?" Я смотрю на него, ничего не пойму. "Из КГБ приходил человек, интересовался тобой". И всё. Лично меня никто никуда не вызывал. А тут и перестройка грянула. Здесь я снова начал публиковать стихи и рассказы. Занялся живописью. Прошла выставка картин, совместная с членом СХ, художником пейзажистом Василием Круцкевичем. И грянули девяностые. Начали закрываться предприятия. Вот и остался я без работы. Прикинул, чем могу заняться? Занялся живописью. Но, Покачи - не Сургут. За холстом, за красками надо было ехать в большой город. Рам не было. Тоже делал их сам. А потом проблема продать. Нет, брали охотно, вот только денег никто не хотел давать. Стихи-рассказы публиковали, но перестали платить. Зарегистрировался, как предприниматель. Поехал в Свердловск за товаром. КОРОБЕЙНИК!!! Но я не торгаш. Через неделю прогорел подчистую. Начались дома скандалы. Жена подала на развод. Бросил я живопись, бросил торгашество и подался на рынок мешки таскать. Таких, как я там несколько было. Сгруппировались. И пошли пьянки. Домой приходил, еле ноги волоча от усталости. А денег-то всего на хлеб, да бутылку. Господи, как мне мечталось вылезти из этого болота. Я по ночам выл в подушку. И вдруг мне позвонили из НГДУ. Это наше нефтедобывающее предприятие. Звонили из профкома. Спросили, есть ли у меня картины? Потом спросили, работаю ли я? И наконец, пригласили придти в офис. Оказалось, что в Когалыме проходит выставка живописи предприятий ЛУКОЙЛА. И мне предложили участвовать от НГДУ. Пообещали взять на работу. Летал я, как на крыльях. Мне бы им сказать, что утром - деньги, вечером - стулья. А я, дурень, на их порядочность понадеялся. Откуда она у них? Прошла выставка. Мои картины прошли на « ура.» А про работу- молчок. Так и не взяли. И взяла меня такая злость! Полностью пропал страх перед властью. Я такие вопросы администрации задавал, что все вокруг ёжились от страха. Написал поэму "Помните". К пятилетию города издавали книгу поэтов города. Приехали ко мне домой, попросили стихи. Я им и сунул эту поэму. И сказал, что если она не пройдёт, то я все свои стихи снимаю с печати. Прочитали и отказались её брать. А через пару дней снова приехали и, махнув рукой, взяли. "Авось пронесёт". Всё чаще я писал хлёсткие гражданские стихи. Старался при любом случае прочитать их публике, А ещё лучше - опубликовать. Я уже не надеялся найти работу. Я писал стихи с пощёчиной этому режиму. Я мстил им за себя, и за всех нас, брошенных на выживание. Я ничего не боялся.
Русь моя,
опостылело,
Кровью харкаю.
Всё вокруг опустынено
Олигархами.
Нет у нас ни лесов,
Ни рек.
— Кто ты есть таков,
Имярек?
Кто я есть таков?
Я и сам забыл.
Помню, до оков
Человеком был.
Всё стремился ввысь,
Был душой не слаб.
А теперь, кажись,
Я всего лишь раб.
Снится воля мне,
волюшка.
Небо в облаках.
Золотое полюшко
В синих васильках,
Стало вдруг колючим,
Как стерня.
Налетели тучи
Воронья.
И во тьме стою
Я совсем один.
Чую смерть свою,
Но не от седин.
Тёмный холм и степь,
Никого окрест.
И порвавши цепь
Поднимаю крест.
Работы не было. Встал на биржу. А на бирже, если стоишь, то ничем нельзя больше заниматься. Получал по минималке. И меня застукали на этом рынке. Завели дело о мошенничестве. Оказалось, что я работаю на рынке и мошенническим путём ограбил казну на 600 рублей. Отвезли в Нижневартовск в СИЗО. Держали месяц. Было следствие и суд. И выгнали из зала суда. За что держали? Сам не пойму. Работу я уже и не искал. Встал на инвалидность по слуху. Стал пропадать слух. Через год, по указу о борьбе с инвалидами, сняли инвалидность… У меня голова раскалывалась, где достать поесть. Иногда на рынке по старой памяти что-то давали. Иногда друг подкармливал. Но чаще просто голодал. Всё чаще задумывался о том, что выход из этого положения только в суициде.
Стих написан тогда, когда казалось, что мне уже никогда не вылезти с того дна, куда меня спихнули девяностые годы.
Я несу осторожно,
Заслоняя ладонь,
Так, как нёс бы,
возможно,
В непогоду огонь.
Охраняя от скверны,
От всех бед на веку.
Я несу,
как наверно,
Влагу б нёс в Каракум.
Тихо выйдешь ты в сенцы.
Подойди, не робей.
Я принёс тебе сердце.
Вот...
возьми…
не разбей.
И вдруг меня пригласили на телевидение. И сказали, что хотят снять фильм обо мне. Взял я пару картин, взял резьбу по дереву, взял свои стихи и пришёл. Старался всё больше читать свои "злые" стихи. Всё больше обличал эту власть, режим, чиновников. И фильм сняли, аж двадцатиминутный. И показали несколько раз по телевизору. И вот наступил день...иду я по тротуару и тормозит машина. Выходит один знакомый начальник производства. Спрашивает:"Слушай, ты же краснодеревщик?" Я не краснодеревщик. Я резчик по дереву. Но соврал. А ему были нужны пару человек для сборки мебели в четвёртую школу. Я и ухватился. Намолол ему такого про себя, что хоть в витрину ставь. Брали по договору. Но работы хватило на восемь месяцев. Это уже была работа. С зарплатой в 10 000 рублей. Это был Клондайк! С того дня я перестал пить и курить. Начал одеваться. Стал чаще публиковаться в газетах. Чувствовал, что пропасть отдаляется от меня. Стали как-то особенно посматривать женщины. В это время моя бывшая приехала из Питера и привезла сборник стихов Андрея Дементьева. Прочитал я его. А в них такой упадок, такая безнадёга. И такое меня бешенство взяло. "Чего ты разнылся? Плохо, так не ной, а дави их, гадов, своим словом". Собрал я свои такие вот, революционные стихи, добавил для приличия любовную и пейзажную лирику и отправил в Союз писателей России. Нет, у меня и в мыслях не было ни о каком вступлении в Союз. Просто хотелось им показать, как надо писать про эти времена. А мне пришёл вызов. Приехал. Собрали нас таких, как я, человек тридцать. А в руководстве сидят профессор филологии Уральского университета Леонид Петрович Быков, Председатель СПР Урала Александр Кердан и председатель СПР Западной Сибири Шамсутдинов. Начинают вызывать по одному и ругать так, что девчонки плакали. Сижу и думаю: "На кой шут меня сюда принесло? Чтобы послушать, что это не моё и нечего в поэзию лезть своим немытым рылом." Неделю продолжалась эта пытка. Наконец, нас осталось всего двое. Поднимают Светлану Лихую из Нижневартовска. И я впервые услышал тёплое слово. У неё действительно хорошие стихи. Похвалили её и поднимают меня. И здесь случилось то, чего я никогда не ожидал. Мне уже было безразлично, как меня костерить будут. Мне хотелось, чтоб всё поскорее закончилось. И тут поднялся Кердан и сказал всего два предложения: " Перед нами готовый поэт. Которого не нужно ни учить, ни подсказывать". Шамсутдинов тоже сказал всего пару фраз. А потом начал говорить Быков. И говорил долго, минут сорок. А потом мне дали рекомендацию на издание авторского сборника с обязательным привлечением редактора-составителя. Вы помните, как вышел лётчик со звездой Героя в руке, в кинофильме "Чистое небо"? Примерно, такое же состояние было у меня. Я не чувствовал никакой радости, никакой гордости. Было чувство, что всё происходит с кем-то другим. А я - просто зритель. Но надо было искать спонсора для издания. А идти к чиновникам с протянутой рукой было для меня унизительно. И я даже не сделал попытку, чтоб идти просить деньги на издание. В душе я отказался от сборника, хотя и хотелось иметь свою книгу.
Чувствую…
вижу…
слышу…
Стоны…
страданья…
грусть…
Конница Тохтамыша
Топчет Святую Русь.
Ветры сплетают космы,
В скулах играет желчь,
Жаждут глаза раскосые
Всё разрушать
и жечь.
Держатся стены града,
Стрелы свистят,
свистят…
Вот и упала Лада
К сердцу прижав дитя.
Капельки крови стынут
В мраморе бересты.
Гибнут,
горят святыни,
Падают в пыль кресты.
Словно колотят в бубны
Дикие табуны.
Слышу,
чувствую будни -
Хроники той войны.
Вижу в огне заката,
Диких коней следы.
……………………….
Новые азиаты
Новой уже орды.
Стелятся, супя брови,
Лавой по всей стране.
Реки славянской крови
Льются
на той войне.
Чёрные,
злые даты…
Как же собой смешон,
Будет в кремле предатель
Чахнуть над барышом.
Будут кричать невежды
Кто и про что горазд.
Мы ж победим,
как прежде
Было уже не раз.
И прозвучит могуче,
С запада на восток:
Мы -русские, русичи!
Русы!
Какой восторг!
Шло время. Налаживалась жизнь. А мне было очень и очень плохо. Я не испытывал ни радости, ни удовлетворения. Пустота. Словно я повторил жизнь Мартина Идена. Ничего не хотелось. Вернулась жена. Город издал ещё три коллективных книги стихов. Издал коллективный сборник и Нижневартовск. Как в него попали мои стихи, для меня до сих пор загадка. А мне было глубоко безразлично всё. Пригласили на постоянную работу. Снова обо мне заговорили пресса и телевидение. Начинал приходить в себя. И вдруг снова пришло приглашение из СПР. На этот раз в Излучинск. Приехал. Прочитал стихи. Выступил Владимир Волковец из Советска, Выступила Александрова из Нижневартовска. И велели писать заявление в СПР. В срочном порядке издали авторский сборник, спонсором выступил Ханты-Мансийский банк по просьбе Председателя СПР ХМАО-Югра, Дмитрия Мизгулина. А потом было общее собрание членов СПР в Ханты-Мансийске, где при полной поддержке меня и приняли в эту организацию. Рекомендации давали Татьяна Юргенсон, Павел Черкашин и Владимир Волковец.
Вот так я и живу, Таня. Смотрю на чиновников и думаю:" Окончи я институт, стал бы я тем, кем стал? Или мне суждено было превратиться в такую же сволочь, с которой меня сводила жизнь? Спасибо, Тебе, Господь, что ты дал мне право выбора!
Танюша, я рассказал вам много, но не все. Я не рассказал вам о том, что очень любопытный и меня по жизни гнало любопытство. Авторский сборник так и называется, "Что скрывает горизонт?" И я не могу стоять на одном месте. Это последнее обстоятельство не раз ставило мою жизнь на грань.
Мне снится Север…
Север, а не Юг!
Опять тайга заснеженная снится.
И я боюсь во сне, что сон мой вдруг
На полуслове может прекратиться.
И снова рад, когда осознаю.
Что не могу открыть свои ресницы…
Я снова там, я чай таёжный пью
С болотной клюквой или голубицей.
Я снова там, где горы высокИ,
Где по утрам студеные туманы,
Где тянутся стальные две руки
Через тайгу к большому океану.
Я снова там, где ждёт надёжный друг.
Он не один. Я вглядываюсь в лица…
Мне снится Север,
Север, а не Юг!
Опять тайга заснеженная снится.
1975.
Это первый стих, который был опубликован. Журнал "Смена". 1975 год.
Я пошёл пешком из Кунермы в надежде, что подберёт попутка. Было второе января. А до Магистрального 200 км. А после Новогодья машины из гаража не выпустили. И я шёл день, ночь и ещё полдня. Так же пошёл из Мегиона и тоже зимой. Прошёл день, и только среди ночи подобрала машина. Я дважды тонул в реке. Первый раз в половодье, когда подо мной рухнул берег. Вынырнул и увидел, что меня несёт на завал. И я не к берегу поплыл, а рванул от него. И только когда пронесло мимо, повернул к берегу. Но рано радовался. Берег высокий, не достану и глубоко - встать не могу. А до пологого берега метров триста и вода ледяная. К счастью, от дерева над берегом нависал корень. Успел его поймать. Так и вылез. А второй раз ураган перевернул лодку. И снова, к счастью, я успел зайти в протоку метров на пять. Там уже не глубоко и течения почти нет. Перевернуло бы на пять метров раньше и всё, пеките пироги…. Проваливался в болото по грудь. Как вылез и сам не помню. Звон в ушах ещё полдня стоял и трясло полдня. Сталкивался на острове с медведем. Вовремя заметил над тропой рысь. Встречал росомаху.
Умер я,
Не надо больше слов.
Я правда, умер,
Господи…
Однако,
Меня ещё волнует Карл Брюллов,
Всё так же почитаю Пастернака.
Я не достиг
Каких – нибудь вершин,
И эхо моё рядышком заглохло.
Но я прошу:
Не надо матерщин,
Покойников не вспоминают плохо.
Пусть всё не так,
Пусть были миражи,
Пусть ошибался, обрывая нити.
Но всё же среди вас
Я тоже жил,
И вы меня, ребята, помяните.
Плесните на могилу
Грамм по сто,
Чтоб мне и там покоилось не пресно.
Я понимаю всё,
Я не Христос,
И никогда обратно не воскресну.
Да, умер я,
Покинул этот свет,
Идёт распад теперь ненужной плоти.
Но отчего ж волнует ещё Фет,
Бросает в жар
Резец
Буонарроти?
2001.
Я очень полюбил Сибирь. Хотя сейчас живу на Севере. Не рассказал о том, как ещё в ранней юности, прочитав о Советском путешественнике Николае Травкине, объехавшем Советский Союз на велосипеде, я загорелся мечтой пешком пройти по СССР. В тринадцать лет я строил плот, чтоб по Ворскле спуститься в Днепр, а из Днепра попасть в Чёрное море. Меня остановил Валька. Указал на плотины на Днепре. Не рассказал я и о том, что прошёл от Пскова пешком до г.Остров, а потом через Белоруссию, и вышел через Чернигов к Киеву, а из Киева на электричке до Полтавы.
Вот я и думаю, если бы написать трилогию обо всём, что я вам написал. Начав с первой мировой, пройдя через вторую мировую и закончить нашими днями. Было бы здорово!
Завет.
Ищите,
потомки,
Снова и снова
В мутном потоке
Сияние
Слова.
В море безликих
Фраз-прилипучек
Самый
Великий…
И самый
Могучий…!
<<<===========
Спасибо, Саша… у меня просто нет слов… Я зачитывалась твоим повествованием, перечитывала его, забывая править, так увлекалась чтением.. Думаю, роман получится замечательный.
Спасибо тебе огромное за такой искренний и открытый рассказ. И пусть все, о чем ты мечтаешь, сбудется!