6
Хата, где я родился, — неказистая, пережившая не одно и не два лихолетья. Купили её родители после войны. Кровля из черепицы на цементно-песчаном растворе оказалась нелёгким, однако надёжным бременем для строения. В сенях находилась жёсткая кровать из дерева. Направо – дверь в каморку для хранения продуктов. За ней – стена пуни, в которой росли поросёнок да телёнок, когда появлялся у коровы. Разделяла их стена с внутренней дверью.
Дворище поодаль от улицы, на высоком месте, в окружении яблонь, груш, слив и огорода. Смысл расположения мне был понятен. Ранней весной дорога в Ровках превращалась в бурную небольшую речку. Полая вода с Попова поля, занимающего возвышенность, устремлялась к Ипути. Отец и мать обували высокие резиновые сапоги; мы, дети, сидели дома. К этим дням были приурочены и каникулы в школе.
Половодье не затрагивало ни строения, ни огород. За удалённость от улицы семья расплачивалась отсутствием электричества. Столб с изоляторами далековато, протянуть от него провода не представлялось возможным. Ранние годы мои прошли при керосиновой лампе. С ней я учился и читать, и считать. Стихи, рассказываемые отцом, буквально погружали меня в пушкинскую эпоху.
В десяти метрах от хаты стоял сарай и коровник. Общей у них была и стена, и крыша, а входы – почти противоположные. В сарай снашивали не только сено и торф. Посередине возвышался каменный купол, удивлявший меня прочностью. Кирпичи уложены ребром. Ни в одном месте – ни малейшего выступа. Убери труху от сена — и восхитишься старинной работой каменщика. Какой была изначально кладка, такой и оставалась: как новенькая!
Мне хотелось узнать, как держится купол, опиравшийся лишь на стены. С корзинами торфа, охапками сена ходили по нему родители, старшие сестра и брат. Купол служил потолком погребу, куда я, помогая матери, лазил за картошкой. Так же, как и снаружи, он удивлял целыми кирпичами и отсутствием каких-либо крепежей. Получалось, что немалый груз держался на силе раствора.
Хранились тут не только картошка, но и свёкла, морковка, капуста и яблоки. Урожай оставался свежим всю зиму. Ступеньки сделаны из красных кирпичей, что пошли также на стены и купол. Ровные, вечные. Лишь их края на ступеньках пообтёрлись от ног и времени. Спущусь сюда знойным летом – рад бодрящей прохладе. В январские двадцатипятиградусные морозы радовало тепло. А сколько людей спускалось в погреб? Время постройки скрыто глубиной веков. Бабка, которая жила здесь до нас, умерла в преклонном возрасте. Ей предшествовали другие поколения.
Позже я увидел красные кирпичи в стенах старинных православных церквей и часовен. Раствор напоминал применённый при возведении стен и купола в погребе. Эта всамделишная внешняя связь мне показалась бесспорной, когда я узнал в школьные годы: Старые Бобовичи прежде принадлежали Киево-Печерской лавре. У неё в России находились в собственности как крестьяне, так и кирпичные заводы. Давнее влияние монастыря ощущалось в быте, характере исконных бобовцев. В их хатах на видных местах — божницы.
Я сделал впоследствии вывод: внедрённое столетиями сознание, веру не выкорчевать. Архетипы прошлого представились мне в родном селе подобием древней кирпичной кладки нашего купола, просуществовавшей века и до сих пор не имеющей изъянов.
На снимке автора с оригинала: мои родители Сергей Дмитриевич и Евдокия Васильевна Гавриленко в селе Старые Бобовичи
