ДЕТИ ЯНУСА книга вторая часть шестая

ДЕТИ ЯНУСА
(книга вторая, часть шестая)
 
Вскоре Большой Чечен попросил меня об услуге:
Cлушай, — сказал он,- мой партнер из Казахстана хочет в Италию съездить. Может, ты полетишь туда пораньше, а потом  встретишь его, поводишь ,  покажешь, что к чему… Ну он сам тебе  скажет, чего хочет… Разберетесь там…Помоги.Хожу по миланскому аэропорту «Линате», гадая, как выглядит Сабит. Казах лет пятидесяти. Я его никогда не видел. Большой Чечен не смог толком описать его. Да и легко ли вообще точно описать внешность человека из «той» части земного шара? Для этого, вероятно, нужно быть незаурядным поэтом. Рассказывают, что после того, как в Бухаресте образовалась китайская колония, начальник городской  полиции чуть не сошел с ума:  ему стало казаться, что китайцы над ним издеваются  -  и по повесткам, посланным в колонию разным людям, в управление присылают  одного и того же человека.  Единственная, как  сказал Большой Чечен, примета, по которой я  должен узнать Сабита наверняка,- видеокамера. Хороший опознавательный знак! А если он положит ее в чемодан? Будем надеяться, что  одним рейсом итальянской авиакомпании  не  прилетят сразу несколько казахов,  утешал я себя,  всматриваясь в выходящих группами пассажиров. Когда в очередной раз  в «секторе встреч» открылись  раздвижные двери,  у меня появилось подозрение, что Большой Чечен – поэт: деталь, выделенная им при описании человека, которого я встречал, действительно, создавала образ, и более того – делала его незабвенным: благодаря ей, даже если бы весь рейс состоял из одних казахов, «своего» бы  я не пропустил ни за что: передо мной, на пороге,  замер облаченный в длиннополое темно-синее пальто худощавый азиат, держа в одной руке пеструю спортивную сумку,   а другой придерживая словно автомат, висящую на плече видеокамеру, которая,  превосходя  своими размерами профессиональные «бетакамы» телевизионщиков, когда  ее владелец  повернулся и стал озираться, съехала с его плеча  и подобно шлагбауму преградила идущим за ним дорогу.
Сабит, — поставив на пол сумку, он протянул  мне руку.
Да я уж понял,- неуклюже ответил я.Потом казах сразу же спросил:
Кто выиграл эстафету?
Какую?
Ну как же?! Олимпиада! У девочек сегодня гонка! Так я, еще не выйдя из аэропорта,  узнал, что мой подопечный в прошлом спортсмен лыжник; а по дороге в Редждо Эмилию – уже активно постигал  терминологию лыжного спорта.
На следующее утро – знакомство с кавалером, посещение банка, беглая прогулка по городу, несколько наводок видеокамеры. И три часа — в магазине одежды, принадлежащем моему знакомому. Именно столько времени потребовалось, чтобы  костюмами, пальто, рубашками и галстуками фирмы «Карден»  обзавелся не только Сабит, но и все его ближайшие родственники мужского пола.
Для женщин сам выбирать не рискую,- сказал он.
И это правильно,- поддержал я.Навьюченные пакетами, мы направились к выходу, как вдруг Сабит остановился:
— Слушай, чуть не забыл! Cпроси, нет ли у них водолазок…, а то у нас, там, ребята водолазочки носят, а сверху – цепочка золотая.-   Слово «цепочка» он произнес, как  его произносят в Одессе: с ударением на первом слоге.- Модно так!
Водолазочек  не оказалось. Вернее, в магазине были сделанные из тонкой шерсти кофты с « высоким горлом» — тип,  который итальянцы называют «дольче вита», — но они не блестели, как того требовала казахстанская мода.
Жаль! А то бы я взял! Мы плелись в гостиницу. Как и любой человек, обзаведшийся новыми вещами, Сабит искренне радовался своим покупкам :
По-моему нормально взял? А?
Конечно, нормально.
Да, вот еще что: мне нужны сапожки со скошенным каблучком. Надо бы посмотреть!
Но вот с этой моделью здесь туго,- огорчил его я,- бывает крайне редко… 
Плохо.На следующий день события разворачивались стремительно.
Так,- сказал за завтраком казах,- говорят, здесь можно хорошо  «ланчу» купить…Через час вместе с Беневелли мы были в  автосалоне  Кампани. А еще через пару часов Сабит заказал  двадцать пять малолитражных автомобилей, предварительно заявив, что откроет «у себя  в городе» автосалон, на что Кампани откликнулся предложением организовать при нем сервис, помочь с оборудованием, обучить посланных Сабитом механиков и электриков, которым,   во время их пребывания в Италии пообещал предоставить квартиру – благо их у него, разбросанных по всему городу, немало, — а также специально для перевозки машин в Казахзстан — приобрести  трейлер; и сразу же  решив, кто будет на нем шофером,  вызвал этого человека к себе из дома.
Так, Джиджи, — сказал он вошедшему в его кабинет  мужичку лет пятидесяти,- будешь ездить в Казахстан. – И пока Сабит звонил в Караганду, чтобы выяснить, кого можно оттуда откомандировать для обучения в Италию, а Беневелли общался с бухгалтером на предмет выплаты задатка за  заказанные автомобили, порекомендовал Джиджи определить  лучший маршрут в «далекую страну» и быть в ближайшие дни наготове, поскольку  нужно будет ехать в город Кунео, известный, помимо прочего, и тем, что там можно купить неплохие подержанные тягачи.
Ну а вы, -обратился ко мне Кампани, — когда приедут  люди из Казахстана, поможете нам с переводом. Если хотите, можете из гостиницы перебраться в одну из моих  квартир в центре  города…
Благодарю.Позвонив из гостиницы  Большому Чечену, я  рассказал ему о намерениях казаха, на что он ответил традиционным «дик ду», особого  энтузиазма, правда, в котором я не услышал. После моего звонка Беневелли, поскольку право распоряжаться средствами Большого Чечена было у него, исправно перевел на счет Кампани  деньги  за заказанные машины, а к вечеру из Караганды пришел по факсу список механиков и электриков, которым предстояло сделать приглашения.
Пребыванием казаха в Италии Кампани, похоже, решил облагодетельствовать и  часть своих родственников.
Вот что,- сказал он на следующее утро, когда я передавал ему список для оформления приглашений,- Сабит, как я понял, бизнесмен широкого спектра … Не интересует ли его одежда? У моей жены – в городе магазин, а у ее брата и его жены – в горах фабричка. Недалеко,  и делают очень хорошие вещи…Сабит на приглашение откликнулся с радостью — и вечером мощный «мерседес» Кампани поднимал меня, Беневелли и казаха все выше и выше по апеннинскому серпантину. И вот — небольшой поселок. Воздух – густой и его скорее не вдыхаешь, а пьешь как ледяную воду. Зато атмосфера  на фабричке — как в кузнице… Прием – горяч. Услужливость хозяев – пылка,  и в отдельные моменты – дело-то имеем с коммерсантами! — даже может восприниматься, — прибегая к определению французского писателя Робера Андре, относящего его – вряд ли справедливо -  на счет  итальянской услужливости в целом, — «как лакейство». 
После того, как мы были представлены родственникам Клаудио, среди которых были, помимо уже упомянутых, трое, имеющие отношение к парфюмерному делу, с нас буквально сняли верхнюю одежду и в окружении всей свиты  повели в цех. Первым шел брат жены Кампани, добродушный с виду тридцатилетний парень по имени  Сауро, который, прежде чем возглавить процессию,  произнес:  «Нет- нет,  впереди я, а то мало ли что», шаркнул при этом ногой по безукоризненно ровному мраморному  полу и  затем   посмотрел   на нас с улыбкой, исполненной  озабоченности .
В цехе  — длинный ряд швейных машинок,  столы с  лекалами, вешала с готовой продукцией…
Покупаем  на ярмарке в Болонье у некоторых фирм права на отдельные женские модели и материал,- объясняет жена Сауро, Элена,- преимущественно у «Дицци», а потом воспроизводим эти модели здесь и коммерциализуем…
Но одежду нужно смотреть в деле,- перебивает ее Сауро.- Прошу.- И он ведет нас на второй этаж, где в  небольшом помещении  с массивной хрустальной люстрой на потолке, зеркалами на стенах и красным ковровым покрытием на полу, явно, на скорую руку сооружено некое подобие просмотрового зала: три  ряда  стульев, перед ними – свободное пространство, сбоку — столик, а на нем  — коробка с шоколадом и серебристый поднос с    фужерами  и парой бутылок дрогого шампанского. Первым делом усаживают меня и Сабита. В первый  ряд. Затем свободные места занимают остальные.
Так,- говорит Сауро, выдавая нам листы с номерами артикулов, ценой и описанием одежды,- то что понравится отмечайте. Количество будем оговаривать по ходу…Начинаем.- Он садится рядом со мной, звучит музыка и перед нами  появляется девица в длинном бежевом пальто.
Модель 1853,- комментирует ее выход жена Сауро.Девица делает несколько оборотов вокруг своей оси,  распахивает пальто, затем откидывает  то одну его полу, то другую, выставляя при этом  вперед обтянутые черными чулками колени,  пятится и исчезает в дверном проеме. Казах молчит. Следом, в малиновой куртке,   выходит другая манекенщица. Примерно те же па и та же неловкость. Вероятно,  модели  эти днем сидят на первом этаже за швейными машинками.  На четвертом выходе, когда перед нами опять возникла первая девица, но на этот раз в темно-синем распахае до колен, Сабит спросил меня:
Ну что, как думаешь, пойдет это у нас? 
В таких вопросах советов не даю,- произнес я фразу,  ставшую  для меня уже в подобных ситуациях своего рода персональным штампом.Казах ничего не ответил и заказал тридцать штук от 44 до 50 размера, что Сауро сразу же отметил на своих листах. Демонстрация верхней одежды продолжалась еще минут пятнадцать, и за это время заказ по наименованиям увеличился на  три модели, количественно дойдя до 150   единиц товара.
Перед показом костюмов  в обход зрителей, с подносом в руках, пошла   жена Кампани. Шампанское взбодрило  казаха и  во время следующего этапа шоу, обретя непринужденность, он довел заказ до 300 единиц.
Небольшой перерыв. Еще пара кругов с шипучкой. Затем – девицы в облегченном варианте: майки, боди, мини-юбки…Раскрасневшись от шампанского  и зрелища, Сабит вошел во вкус и не давал держащей карандаш руке Сауро отдыха… Когда же одна из девиц  продефилировала в  черной облегающей юбке  буквально перед его носом и скрылась за дверью он громко крикнул: «Cтоп!  Пусть выйдет еще раз». Что и было сиюминутно исполнено. Так объем заказа достиг тысячи единиц, в денежном отношении  выразившись суммой в сорок тысяч долларов. Сауро  поблагодарил покупателя, не преминув при этом заметить, что у того — отменный вкус, после чего мы сели в машину и под прощальное помахивание рук стоящей на пороге фабрички свиты, отбыли в Реджо Эмилию.  
В  баре гостиницы, где мы оказались вместе с Беневелли, Сабит посетовал на то, что у Сауро в ассортименте нет свитеров.
Свитерки бы нужны,- сказал он. – Я, может, магазин у себя открою…А какой  же магазин без свитерков!
Не волнуйтесь! – успокоил его кавалер.И на следующее утро мы уже ехали на  производящую трикотаж фирму «Ринальди» .
Хорошо делают?- спрашивал меня по дороге Сабит.
Не сталкивался с ними. Одно могу сказать: при покупке с итальянцами, даже если что-то нравится, нужно торговаться, ломать…Мой совет был воспринят буквально — и казах сразу «взял быка за рога»: посмотрев свитера, он  захотел одним усилием  воли  «умять» цену в десять раз.
Все равно с наваром останутся,- сказал он, подмигнув мне, в ожидании ответа на свой дерзкий вызов.Хозяин бросил на него недоумевающий взгляд и развел руками:
Синьор, я все понимаю, но это слишком…Могу уступить, но не столь отчаянно.- И он предложил скидку в тридцать процентов.
 Должен подумать,- заявил Сабит и пригласил меня обсудить вопрос в баре, который виднелся за окном фирмы.Усевшись с чашкой «эспрессо» за стол, что, помимо внешности, выделяло его среди итальянцев, почти залпом выпивающих свой кофе у стойки, он спросил:
По-моему, все правильно делаю?
Резковато…
Ничего-ничего! Следующим его предложением было скинуть еще 40%. Покачивая головой, хозяин уступил  5% — и принялись составлять бумаги. Сначала делали описание выбранных изделий,  затем — тех  кардинальных изменений, которые пожелал внести в их расцветки  клиент, потом определяли цену каждой модели с учетом скидки, и когда уже оставалось лишь  вписать в контракт общую сумму заказа и поставить на нем подписи сторон, Сабит неожиданно заявил:
Вот что: или он скидывает еще 35%, или я ничего не беру…Так, несмотря на  то, что переводом   я старался  «сгладить углы» в возникшей ситуации, коммерческая неуклюжесть карагандинского предпринимателя привела к тому, что хозяин фирмы, не отрывая  взгляда от контракта произнес:
-  Если он так будет продолжать, я его выставлю…
Дабы предотвратить  реально грозившее нам позорное выдворение, мне пришлось поступиться  принципом « никогда не вмешиваться в дела клиента» и, вспомнив о том, что перевод  может быть и интерпретацией,- шутками–прибаутками разряжать сотворенную коммерческими упражнениями моего подопечного атмосферу и примирять стороны. В результате моих стараний  был подписан контракт на тридцать тысяч долларов, все улыбались, а я, глядя на них, думал о том, что, вполне может быть, что выступив в роли примирителя, я усложнил себе тем самым жизнь: у казаха  появился хороший шанс обвинить меня в сговоре с продавцом, в случае если он сам не сумеет продать заказанный товар, что, хотя и говорят: «О вкусах не спорят», — казалось весьма  вероятным… « …чувства и влечения даны всем,- справедливо заметил в трактате « Галатео, или об обычаях» известный эрудит  XVI века Джованни Делла Каза, -  пониманием же обладает не каждый, в особенности пониманием того, что мы называем красотой, изяществом или благовидностью».  
Вечером позвонил Большой Чечен, и я рассказал ему о последних коммерческих опытах казаха.
Свозил бы ты, что ли, его куда-нибудь,- проговорил  он тягуче, почти нараспев,  так,  как это часто делают люди, когда,    разговаривая с кем-то,  одновременно обмозговывают обсуждаемую ситуацию в поисках ее разрешения и не желают отвлекаться от своих мыслей.
Хорошо…Куда ехать — Сабит решил  сам. Утром, когда Беневелли, предварительно согласовав  с нами еще раз  «цифры», направлялся из гостиничного бара в банк, чтобы оплатить заказанный товар, казах взял лежавшую на соседнем столике газету и со словами: «Ну а как у них здесь обстоят дела со спортом?», раскрыл ее на последней странице и передал мне:
Что пишут? Писали о многом, в том  числе и о том, что в этот день  на миланском стадионе  «Сан-Сиро» состоится футбольный  матч между командами «Милан» и «Фоджа».
Поехали!- встрепенулся Сабит.В принадлежащем Кампани автопрокате арендуем «фиат-уно» и, обгоняя пестрые автобусы с тифози, несемся по автостраде в Милан. Около входа на стадион покупаем с рук билеты. Казах пытается жестами  затеять торги с матерым усатым спекулянтом. Тот безмолвно покачивает головой и прицокивает языком, что надо понимать как: этот номер у тебя, дядя, не проканает. Поднимаемся  на трибуну. Сабит расчехляет  свою видеокамеру и как базуку наводит ее на поле… Постепенно трибуны наполняются все большим гулом. Кое-где раздается  треск  петард. Звуки трубы.  Болельщики растягивают длинные полособразные транспаранты. В некоторых местах затеваются шумные споры… И вот под  оглушительный  рев стадиона и всполохи взлетающих  фейерверков, на освещенном мощнейшими прожекторами  зеленом ковре появляются команды…
Как итальянцы могут быть хорошими футболистами, великолепными игроками в игре,  которая требует синхронности и слаженности действий? Этим вопросом, если ты не завсегдатай стадионов, но занимаешься изучением культуры Италии, задаешься всегда, когда попадаешь на коллективное итальянское гульбище – обед или ужин,  где сразу же, еще прежде чем сесть за стол, образуются микрогруппы, внутри которых в свою очередь почти моментально начинаются споры о политике–  споры, проходящие в мощном запале, истовом  раже, достойном героической трагедии,  так что кажется, будто каждый готов отдать жизнь за  свою идею; отчего помещение точас же наполняется разнообразными шумами, порой случайно сливающимися в всплесках звука, напоминающего завывание, и    вокруг  возникает такая суматоха и неразбериха, что у человека неподготовленного или постороннего этому  миру, действительно, голова идет кругом…
« Вечерами и после полудня, — писал об итальянцах Ипполит Тэн,- в кафе, на площадях мелкие буржуа, лавочники, служащие читают газеты и обсуждают министерские программы. Рассуждать о политике – удовольствие само по себе. Выступления дают выход их ораторскому темпераменту; политическая беседа представляется своего рода серьезным делом, практические результаты которого  неважны, поскольку оно уже само по себе самоисчерпывающе  и самодостаточно. Они не углубляются». Сами итальянцы порой характеризуют такое свое поведение как «синдромом яслей», поскольку каждый из них в подобной ситуации стремиться преодолеть других, чтобы привлечь внимание именно к себе, как это делают дети в яслях.
Отспорившись, итальянцы успокаиваются, все их эмоции как рукой снимает, и они сидят за столом, глядя друг на друга, радостные, довольные, с улыбкой, поскольку для них, действительно, важен сам  факт выступления, возможность выразить, показать себя. На  тему  спора и отстаиваемую ими позицию им наплевать. « Разговор здесь,- отмечал Стендаль, находясь в Италии,- лишь средство для выражения страстей: ему редко придается значение как таковому. Я не встречал француза, который понимал бы все эти обстоятельства в совокупности». Беседа на политические темы  – это  игра, спектакль, в котором каждый во что бы то ни стало хочет быть протагонистом.  Спорят итальянцы   настолько убедительно и искусно, что    создается впечатление, будто пред тобой представители артистических династий, бережно передающих секреты актерского мастерства из поколения в поколение. И действительно в этом – вся их история.   Они  словно обречены на эту игру, в которой неведомо для них самих проявляется   спрессованное внутри каждого томление по чему-то большему, замаскированное отчаяние от ограниченности их мировоззрения, которую  предопределила судьба,  лишив еще в древности Италию интереса к идеальному  и не позволив ей по этой причине достичь  единства. Политическая беседа, представляющая таким образом не более, чем физиологический процесс, может быть расценена как форма неосознанного признания итальянцами первичности в их жизни биологического, первостепенности биологичности бытия.  Этот примат  единственное, что  по-настоящему объединяет всех обитателей Апеннин, социально и этнически непримиримо разных,  причем -  гораздо сильнее, чем национальность другие народы, и составляет их ментальность, «которая указывает коллективную тональность психического, особый образ мышления и чувствования народа, группы людей, как считает французский историк Ле Гофф, добавляя, что: « Уровень истории ментальности это уровень повседневного и автоматического ( самопроизвольного), это то, что ускользает от исторических индивидов, поскольку выражает  безличное содержание их мысли, это то, что было общее у Юлия Цезаря и последнего солдата его легионов, святого Луи и крестьянина его королевства, Кристофора Колумба и моряка его каравелл». Почему же тогда удается футбол? Почему итальянские команды одни из самых сильных в мире?  Что сплачивает биологических индивидуалистов, позволяя им наносить сокрушительные удары   противникам, не в последнюю очередь объединенным и вдохновляемым в борьбе так называемым чувством родины? Как ни странно, считают специалисты, именно их неумолимая тенденция к распаду и раздробленности.  Выражаясь языком социологии -  кампанилизм. Возвращаясь к истокам этого понятия — противостоящий всему миру гений малой социальной группы, смертный бог человеческой природы.   Или  возвышаясь над временем – ее практический интерес, обращенный исключительно на обслуживание и ублажение биологического начала каждого из в нее входящих .
Трибуны гудят. Болельщики скандируют лозунги. Распевают гимны команд. Воздух  напряжен эмоциями и страстями. Стадион в Италии — это место «торжественного проявление» важных черт  национального характера: на футбольных матчах  соединяются воедино возможность удовлетворения уездного патриотизма, азартности и потребности в зрелище. В целом атмосфера напоминает ту, что описывали древние историки, говоря о зрелищах в римских цирках  и амфитеатрах. И действительно,  футбол в Италии это продолжение  традиции древнеримских игр, которая в определенный период ее истории, из-за отсутствия  жанра зрелищ для «больших сцен»,  на некоторое время была полностью заменена   театральными представлениями ( если, конечно, не брать в расчет такие — восходящие к  забавам римских легионеров — развлечения, как, например, флорентийский  «кальчо»,  с XIV  века раз в год выгоняющий на одну из городских площадей команды из 27 человек и  представляющий собой помесь регби, борьбы и футбола, что  порой  позволяет итальянцам приписывать себе честь изобретения последнего). 
Так же как в прошлом веке театр, сегодня  в Италии всеохватывающая политическая мера — футбол. С точки зрения социологии, в наши дни  футбол — «препятствие восстаний», подобно тому как в древнем Риме препятствием этим были гладиаторские бои и бега. Если в императорский период для управления народом  зрелища такого рода в Италии устраивались, как минимум, 182 дня в году, то сегодня, как  было замечено, расписание футбольных матчей  составляется так, что  поведение страны регулируется  на протяжении всей недели:   времени у итальянцев остается лишь на обсуждение предыдущего зрелища    и прогнозирование исхода будущего… 
При каждой ошибке игроков стадион  завывает в недовольстве. Как римляне требовали от  гладиатора искусства красиво умирать, которому его обучал в казарме ланиста и по правилам которого, собрав последние силы, он должен был найти свое решение и «правильно» подставить горло под меч победителя, чтобы  не портить  спектакля «поведением без стиля», так же итальянцы требуют от каждого футболиста артистичности и яркого проявления индивидуальности.  «Футбол,- пишет исследователь вопроса Франко Ферраротти,- это своего  рода необычайный балет, и возможно по этой причине основное качество большого игрока, более чем в чистой физической мощи, заключено в способности оказаться, подобно классическому танцору, в нужном месте в нужный момент, опережая логику проходов  и передач, в его умении действовать не по заученным школьным схемам, отработанным во время тренировок, а по чутью,  с фантазией мастера».  Схожесть итальянского футбола с классическим танцем  была подмечена режиссером известного советского мультфильма «Как казаки в футбол играли», где он действительно представлен как балет, в отличие от напоминающего военную атаку футбола немецкого и смахивающего на  манерную салонную дискуссию футбола французского…
«Милан» выигрывает. Уходим со стадиона огорченные поражением «Фоджи», в которой играет наш соотечественник из киевского «Динамо»…
Возвращаемся  в Реджо Эмилию. На автостраде – густой туман. Казах неожиданно спрашивает:
Ты не поешь  за рулем?
Нет .
А я люблю.- И он затягивает на своем родном языке какую-то грустную песню, в которой мне слышится его тоска  по заснеженным степям.Идти с соотечественниками в итальянский ресторан – дело непростое. Они во что бы то ни стало хотят найти знакомое в незнакомом. Либо начинают корректировать согласно своему вкусу рецепты имеющихся в меню блюд; либо — упрямо требовать, чтобы им подали то, что соответствовало бы их представлениям об итальянской кухне, сформированным как правило сериалами и незатейливыми романами. Так, например, очень часто, морща нос, они отодвигают от себя тарелку с макаронами, потому что они, по их мнению, недоварены, а находясь в ресторане, расположенном высоко в горах,  запросто могут спросить, нельзя ли сделать салат из только что пойманных осьминогов. Как бы то ни было, на второй-третий день, убедившись в тщетности своих попыток, они обычно говорят, что не плохо было бы съесть чего-нибудь «своего», и просят отвести их в «Макдональдс». Казах был упорен и, вопреки всем апеннинским кулинарным традициям, каждый день настойчиво требовал, чтобы в гостиничном ресторане ему подавали «хорошо прожаренное мясо».
Чтобы было как подметка,- говорил он и для наглядности стучал ладонью по столу.Когда, во время последнего ужина, он в очередной раз пробарабанил рукой по скатерти, обращаясь ко мне, официант вполголоса заметил:
Дымом от его отбивной можно выкурить всех клиентов…Утром, перед выездом в аэропорт, Сабит напоминал змея, сменившего кожу: когда я вошел в его номер, он стоял  перед зеркалом, застегивая «карденовское» пальто, а  вся  одежда, которую он привез с собой в Италию, лежала, сваленная в кучу, под умывальником.
Надо предупредить, что вы это оставляете,- сказал я.
Почему?
Потому что они подумают, что вы это забыли, и  притащат ко мне в номер…    В холле нас ждали Беневелли и Кампани. Клаудио двинулся нам навстречу, обхватил нас за плечи и, развернув, повел в бар.
Надеюсь,- сказал он, проглотив кофе,- что бизнес будет успешным. Побыстрее присылайте своих парней – и начнем.
Пошлю их сразу же, как приеду,- ответил Сабит.
Да,- вступил в разговор кавалер,- одежду мы догрузим в первую машину с обувью.
А вы и обувь купили? – спросил Кампани.- Что же вы мне не сказали?!    Ай-ай-ай!- Он сокрушенно покачал головой.- У меня есть отменные         
     производители! Ну да ладно…ьА вы,- он обратился ко мне,-как вернетесь из аэропорта, сразу же перебирайтесь в мою квартиру.
Загрузка вещей в машину, пожелания счастливого пути – и Джиджи, тот самый, которого  Кампани определил дальнобойщиком на казахстанские рейсы, везет нас в Милан.
Сдаем  багаж. Доплачиваем за перевес. Пожимаем друг другу руки.
— Да, главное, — говорит казах,- если все же сапожки со скошенным каблучком попадутся, не думай – бери. Сорок второй размер.- Ребром ладони правой руки он чертит в воздухе линию от  левого плеча до правого колена, желая тем самым еще раз подчеркнуть, что каблук должен быть косым, и шагает к паспортному контролю.                
После поездки в Кунео, где был приобретен трейлер, способный перевозить восемь легковых машин,  в ожидании приезда «стажеров» днем я занимался в салоне Кампани  подготовкой итало-казахстанского бизнеса, переводя на русский рекламные ролики фирмы «Ланча», а вечерами из окна  его  квартиры жестами общался  с живущими в находящемся  напротив доме арабками,  пытаясь заманить их к себе в гости, и почитывал газеты… В одной из них рассказывалось о том, что 80-летний предприниматель из Падуи, возможно для того, чтобы заговорить смерть, за три года просадил с  проститутками два миллиарда лир. «Дедушку трудно удовлетворить»,- объясняли случившееся подружки признанного невменяемым старика, судя по именам, все — итальянки. Чем же итальянки так проняли богатого деда, когда вокруг полно  действительно сексапильных девиц из стран Восточной Европы? Рядом со статьей -  рекламный блок из смягченных эвфемизмами и лишенных намека на корысть объявлений об услугах интимного свойства. Горя желанием выяснить возникший вопрос,  набираю указанный в одном из них номер. Милый женский голос сообщает мне адрес.
Окраина Реджо Эмилии.  Трехэтажное строение.  Домофон. Представляюсь. Щелкает замок.  В подъезде зажигается свет – и по освещенной лестнице поднимаюсь на второй этаж. Дверь в квартиру приоткрыта. В прихожей – темно.  Останавливаюсь на пороге.
Вы конечно должны будете сделать мне подарочек,- все так же прибегая к эвфемизмам, из темноты прихожей поясняет мне суть содержания своего объявления хозяйка квартиры.
Безусловно.
Но сначала взгляните…В прихожей вспыхивает лампочка и в ее свете становится очевидной правота слов Стендаля, сказавшего, что в Италии даже в отношениях с особой, которой платят за любовь, можно не бояться скуки, поскольку наготове всегда есть сюрпризы, прогоняющие это чудовище: закутанное в ярко-красный халат, с волосами, вздыбленными гелем так, что они напоминают антенны, передо мной стоит неопределенного возраста созданьице, рост которого примерно равен его ширине… Нащупываю в кармане какую-то купюру и со словами: «Извините за беспокойство» — вручаю ее «даме», отдавая дань ее честности…   Во всяком случае любопытство удовлетворено: дед из Падуи действительно ненормальный…
 «Стажеры» все не появлялись. Связаться с казахом было невозможно:   в офисе Большого Чечена  мне сказали, что он уехал в Караганду,  а в Караганде – изо дня в день повторяли, что он находится в деловой поездке по области… Так в один прекрасный день я решил, что ждать более бессмысленно, и на подаренной мне Клаудио «за труды» подержанной «альфа-ромео» двинулся в Россию.
 
Приглашения для «стажеров» лежали на столе Большого Чечена.
— А я ждал.
— Пока так.
 Затем последовала пара выездов в Италию за наличными — и счет был выхолощен.
Мил -ли-он дол-ла-ров! — морща лицо и обхватив обеими руками голову, сокрушался в своем троноподобном кресле кавалер с интонациями героя- проходимца Дени Де Вито, произносящего в      “Близнецах” свою знаменитую “ файф мильон долларс”. – Мечта  американца!  Уничтожена  за месяц!
Странность ситуации усиливалась еще и тем обстоятельством, что для получения поживы и погашения кредита, как выяснилось,  не нужно было покупать ни сапоги,  ни одежду: деньги следовало просто держать в банке: в связи с резким падением теньги, в которой  был сделан заем ,  кредиторам  достаточно было вернуть в долларах всего лишь двести  тысяч ...