Вскоре Большой Чечен попросил меня об услуге:
Cлушай, — сказал он,- мой партнер из Казахстана хочет в Италию съездить. Может, ты полетишь туда пораньше, а потом встретишь его, поводишь , покажешь, что к чему… Ну он сам тебе скажет, чего хочет… Разберетесь там…Помоги.Хожу по миланскому аэропорту «Линате», гадая, как выглядит Сабит. Казах лет пятидесяти. Я его никогда не видел. Большой Чечен не смог толком описать его. Да и легко ли вообще точно описать внешность человека из «той» части земного шара? Для этого, вероятно, нужно быть незаурядным поэтом. Рассказывают, что после того, как в Бухаресте образовалась китайская колония, начальник городской полиции чуть не сошел с ума: ему стало казаться, что китайцы над ним издеваются - и по повесткам, посланным в колонию разным людям, в управление присылают одного и того же человека. Единственная, как сказал Большой Чечен, примета, по которой я должен узнать Сабита наверняка,- видеокамера. Хороший опознавательный знак! А если он положит ее в чемодан? Будем надеяться, что одним рейсом итальянской авиакомпании не прилетят сразу несколько казахов, утешал я себя, всматриваясь в выходящих группами пассажиров. Когда в очередной раз в «секторе встреч» открылись раздвижные двери, у меня появилось подозрение, что Большой Чечен – поэт: деталь, выделенная им при описании человека, которого я встречал, действительно, создавала образ, и более того – делала его незабвенным: благодаря ей, даже если бы весь рейс состоял из одних казахов, «своего» бы я не пропустил ни за что: передо мной, на пороге, замер облаченный в длиннополое темно-синее пальто худощавый азиат, держа в одной руке пеструю спортивную сумку, а другой придерживая словно автомат, висящую на плече видеокамеру, которая, превосходя своими размерами профессиональные «бетакамы» телевизионщиков, когда ее владелец повернулся и стал озираться, съехала с его плеча и подобно шлагбауму преградила идущим за ним дорогу.
Сабит, — поставив на пол сумку, он протянул мне руку.
Да я уж понял,- неуклюже ответил я.Потом казах сразу же спросил:
Кто выиграл эстафету?
Какую?
Ну как же?! Олимпиада! У девочек сегодня гонка! Так я, еще не выйдя из аэропорта, узнал, что мой подопечный в прошлом спортсмен лыжник; а по дороге в Редждо Эмилию – уже активно постигал терминологию лыжного спорта.
На следующее утро – знакомство с кавалером, посещение банка, беглая прогулка по городу, несколько наводок видеокамеры. И три часа — в магазине одежды, принадлежащем моему знакомому. Именно столько времени потребовалось, чтобы костюмами, пальто, рубашками и галстуками фирмы «Карден» обзавелся не только Сабит, но и все его ближайшие родственники мужского пола.
Для женщин сам выбирать не рискую,- сказал он.
И это правильно,- поддержал я.Навьюченные пакетами, мы направились к выходу, как вдруг Сабит остановился:
— Слушай, чуть не забыл! Cпроси, нет ли у них водолазок…, а то у нас, там, ребята водолазочки носят, а сверху – цепочка золотая.- Слово «цепочка» он произнес, как его произносят в Одессе: с ударением на первом слоге.- Модно так!
Водолазочек не оказалось. Вернее, в магазине были сделанные из тонкой шерсти кофты с « высоким горлом» — тип, который итальянцы называют «дольче вита», — но они не блестели, как того требовала казахстанская мода.
Жаль! А то бы я взял! Мы плелись в гостиницу. Как и любой человек, обзаведшийся новыми вещами, Сабит искренне радовался своим покупкам :
По-моему нормально взял? А?
Конечно, нормально.
Да, вот еще что: мне нужны сапожки со скошенным каблучком. Надо бы посмотреть!
Но вот с этой моделью здесь туго,- огорчил его я,- бывает крайне редко…
Плохо.На следующий день события разворачивались стремительно.
Так,- сказал за завтраком казах,- говорят, здесь можно хорошо «ланчу» купить…Через час вместе с Беневелли мы были в автосалоне Кампани. А еще через пару часов Сабит заказал двадцать пять малолитражных автомобилей, предварительно заявив, что откроет «у себя в городе» автосалон, на что Кампани откликнулся предложением организовать при нем сервис, помочь с оборудованием, обучить посланных Сабитом механиков и электриков, которым, во время их пребывания в Италии пообещал предоставить квартиру – благо их у него, разбросанных по всему городу, немало, — а также специально для перевозки машин в Казахзстан — приобрести трейлер; и сразу же решив, кто будет на нем шофером, вызвал этого человека к себе из дома.
Так, Джиджи, — сказал он вошедшему в его кабинет мужичку лет пятидесяти,- будешь ездить в Казахстан. – И пока Сабит звонил в Караганду, чтобы выяснить, кого можно оттуда откомандировать для обучения в Италию, а Беневелли общался с бухгалтером на предмет выплаты задатка за заказанные автомобили, порекомендовал Джиджи определить лучший маршрут в «далекую страну» и быть в ближайшие дни наготове, поскольку нужно будет ехать в город Кунео, известный, помимо прочего, и тем, что там можно купить неплохие подержанные тягачи.
Ну а вы, -обратился ко мне Кампани, — когда приедут люди из Казахстана, поможете нам с переводом. Если хотите, можете из гостиницы перебраться в одну из моих квартир в центре города…
Благодарю.Позвонив из гостиницы Большому Чечену, я рассказал ему о намерениях казаха, на что он ответил традиционным «дик ду», особого энтузиазма, правда, в котором я не услышал. После моего звонка Беневелли, поскольку право распоряжаться средствами Большого Чечена было у него, исправно перевел на счет Кампани деньги за заказанные машины, а к вечеру из Караганды пришел по факсу список механиков и электриков, которым предстояло сделать приглашения.
Пребыванием казаха в Италии Кампани, похоже, решил облагодетельствовать и часть своих родственников.
Вот что,- сказал он на следующее утро, когда я передавал ему список для оформления приглашений,- Сабит, как я понял, бизнесмен широкого спектра … Не интересует ли его одежда? У моей жены – в городе магазин, а у ее брата и его жены – в горах фабричка. Недалеко, и делают очень хорошие вещи…Сабит на приглашение откликнулся с радостью — и вечером мощный «мерседес» Кампани поднимал меня, Беневелли и казаха все выше и выше по апеннинскому серпантину. И вот — небольшой поселок. Воздух – густой и его скорее не вдыхаешь, а пьешь как ледяную воду. Зато атмосфера на фабричке — как в кузнице… Прием – горяч. Услужливость хозяев – пылка, и в отдельные моменты – дело-то имеем с коммерсантами! — даже может восприниматься, — прибегая к определению французского писателя Робера Андре, относящего его – вряд ли справедливо - на счет итальянской услужливости в целом, — «как лакейство».
После того, как мы были представлены родственникам Клаудио, среди которых были, помимо уже упомянутых, трое, имеющие отношение к парфюмерному делу, с нас буквально сняли верхнюю одежду и в окружении всей свиты повели в цех. Первым шел брат жены Кампани, добродушный с виду тридцатилетний парень по имени Сауро, который, прежде чем возглавить процессию, произнес: «Нет- нет, впереди я, а то мало ли что», шаркнул при этом ногой по безукоризненно ровному мраморному полу и затем посмотрел на нас с улыбкой, исполненной озабоченности .
В цехе — длинный ряд швейных машинок, столы с лекалами, вешала с готовой продукцией…
Покупаем на ярмарке в Болонье у некоторых фирм права на отдельные женские модели и материал,- объясняет жена Сауро, Элена,- преимущественно у «Дицци», а потом воспроизводим эти модели здесь и коммерциализуем…
Но одежду нужно смотреть в деле,- перебивает ее Сауро.- Прошу.- И он ведет нас на второй этаж, где в небольшом помещении с массивной хрустальной люстрой на потолке, зеркалами на стенах и красным ковровым покрытием на полу, явно, на скорую руку сооружено некое подобие просмотрового зала: три ряда стульев, перед ними – свободное пространство, сбоку — столик, а на нем — коробка с шоколадом и серебристый поднос с фужерами и парой бутылок дрогого шампанского. Первым делом усаживают меня и Сабита. В первый ряд. Затем свободные места занимают остальные.
Так,- говорит Сауро, выдавая нам листы с номерами артикулов, ценой и описанием одежды,- то что понравится отмечайте. Количество будем оговаривать по ходу…Начинаем.- Он садится рядом со мной, звучит музыка и перед нами появляется девица в длинном бежевом пальто.
Модель 1853,- комментирует ее выход жена Сауро.Девица делает несколько оборотов вокруг своей оси, распахивает пальто, затем откидывает то одну его полу, то другую, выставляя при этом вперед обтянутые черными чулками колени, пятится и исчезает в дверном проеме. Казах молчит. Следом, в малиновой куртке, выходит другая манекенщица. Примерно те же па и та же неловкость. Вероятно, модели эти днем сидят на первом этаже за швейными машинками. На четвертом выходе, когда перед нами опять возникла первая девица, но на этот раз в темно-синем распахае до колен, Сабит спросил меня:
Ну что, как думаешь, пойдет это у нас?
В таких вопросах советов не даю,- произнес я фразу, ставшую для меня уже в подобных ситуациях своего рода персональным штампом.Казах ничего не ответил и заказал тридцать штук от 44 до 50 размера, что Сауро сразу же отметил на своих листах. Демонстрация верхней одежды продолжалась еще минут пятнадцать, и за это время заказ по наименованиям увеличился на три модели, количественно дойдя до 150 единиц товара.
Перед показом костюмов в обход зрителей, с подносом в руках, пошла жена Кампани. Шампанское взбодрило казаха и во время следующего этапа шоу, обретя непринужденность, он довел заказ до 300 единиц.
Небольшой перерыв. Еще пара кругов с шипучкой. Затем – девицы в облегченном варианте: майки, боди, мини-юбки…Раскрасневшись от шампанского и зрелища, Сабит вошел во вкус и не давал держащей карандаш руке Сауро отдыха… Когда же одна из девиц продефилировала в черной облегающей юбке буквально перед его носом и скрылась за дверью он громко крикнул: «Cтоп! Пусть выйдет еще раз». Что и было сиюминутно исполнено. Так объем заказа достиг тысячи единиц, в денежном отношении выразившись суммой в сорок тысяч долларов. Сауро поблагодарил покупателя, не преминув при этом заметить, что у того — отменный вкус, после чего мы сели в машину и под прощальное помахивание рук стоящей на пороге фабрички свиты, отбыли в Реджо Эмилию.
В баре гостиницы, где мы оказались вместе с Беневелли, Сабит посетовал на то, что у Сауро в ассортименте нет свитеров.
Свитерки бы нужны,- сказал он. – Я, может, магазин у себя открою…А какой же магазин без свитерков!
Не волнуйтесь! – успокоил его кавалер.И на следующее утро мы уже ехали на производящую трикотаж фирму «Ринальди» .
Хорошо делают?- спрашивал меня по дороге Сабит.
Не сталкивался с ними. Одно могу сказать: при покупке с итальянцами, даже если что-то нравится, нужно торговаться, ломать…Мой совет был воспринят буквально — и казах сразу «взял быка за рога»: посмотрев свитера, он захотел одним усилием воли «умять» цену в десять раз.
Все равно с наваром останутся,- сказал он, подмигнув мне, в ожидании ответа на свой дерзкий вызов.Хозяин бросил на него недоумевающий взгляд и развел руками:
Синьор, я все понимаю, но это слишком…Могу уступить, но не столь отчаянно.- И он предложил скидку в тридцать процентов.
Должен подумать,- заявил Сабит и пригласил меня обсудить вопрос в баре, который виднелся за окном фирмы.Усевшись с чашкой «эспрессо» за стол, что, помимо внешности, выделяло его среди итальянцев, почти залпом выпивающих свой кофе у стойки, он спросил:
По-моему, все правильно делаю?
Резковато…
Ничего-ничего! Следующим его предложением было скинуть еще 40%. Покачивая головой, хозяин уступил 5% — и принялись составлять бумаги. Сначала делали описание выбранных изделий, затем — тех кардинальных изменений, которые пожелал внести в их расцветки клиент, потом определяли цену каждой модели с учетом скидки, и когда уже оставалось лишь вписать в контракт общую сумму заказа и поставить на нем подписи сторон, Сабит неожиданно заявил:
Вот что: или он скидывает еще 35%, или я ничего не беру…Так, несмотря на то, что переводом я старался «сгладить углы» в возникшей ситуации, коммерческая неуклюжесть карагандинского предпринимателя привела к тому, что хозяин фирмы, не отрывая взгляда от контракта произнес:
- Если он так будет продолжать, я его выставлю…
Дабы предотвратить реально грозившее нам позорное выдворение, мне пришлось поступиться принципом « никогда не вмешиваться в дела клиента» и, вспомнив о том, что перевод может быть и интерпретацией,- шутками–прибаутками разряжать сотворенную коммерческими упражнениями моего подопечного атмосферу и примирять стороны. В результате моих стараний был подписан контракт на тридцать тысяч долларов, все улыбались, а я, глядя на них, думал о том, что, вполне может быть, что выступив в роли примирителя, я усложнил себе тем самым жизнь: у казаха появился хороший шанс обвинить меня в сговоре с продавцом, в случае если он сам не сумеет продать заказанный товар, что, хотя и говорят: «О вкусах не спорят», — казалось весьма вероятным… « …чувства и влечения даны всем,- справедливо заметил в трактате « Галатео, или об обычаях» известный эрудит XVI века Джованни Делла Каза, - пониманием же обладает не каждый, в особенности пониманием того, что мы называем красотой, изяществом или благовидностью».
Вечером позвонил Большой Чечен, и я рассказал ему о последних коммерческих опытах казаха.
Свозил бы ты, что ли, его куда-нибудь,- проговорил он тягуче, почти нараспев, так, как это часто делают люди, когда, разговаривая с кем-то, одновременно обмозговывают обсуждаемую ситуацию в поисках ее разрешения и не желают отвлекаться от своих мыслей.
Хорошо…Куда ехать — Сабит решил сам. Утром, когда Беневелли, предварительно согласовав с нами еще раз «цифры», направлялся из гостиничного бара в банк, чтобы оплатить заказанный товар, казах взял лежавшую на соседнем столике газету и со словами: «Ну а как у них здесь обстоят дела со спортом?», раскрыл ее на последней странице и передал мне:
Что пишут? Писали о многом, в том числе и о том, что в этот день на миланском стадионе «Сан-Сиро» состоится футбольный матч между командами «Милан» и «Фоджа».
Поехали!- встрепенулся Сабит.В принадлежащем Кампани автопрокате арендуем «фиат-уно» и, обгоняя пестрые автобусы с тифози, несемся по автостраде в Милан. Около входа на стадион покупаем с рук билеты. Казах пытается жестами затеять торги с матерым усатым спекулянтом. Тот безмолвно покачивает головой и прицокивает языком, что надо понимать как: этот номер у тебя, дядя, не проканает. Поднимаемся на трибуну. Сабит расчехляет свою видеокамеру и как базуку наводит ее на поле… Постепенно трибуны наполняются все большим гулом. Кое-где раздается треск петард. Звуки трубы. Болельщики растягивают длинные полособразные транспаранты. В некоторых местах затеваются шумные споры… И вот под оглушительный рев стадиона и всполохи взлетающих фейерверков, на освещенном мощнейшими прожекторами зеленом ковре появляются команды…
Как итальянцы могут быть хорошими футболистами, великолепными игроками в игре, которая требует синхронности и слаженности действий? Этим вопросом, если ты не завсегдатай стадионов, но занимаешься изучением культуры Италии, задаешься всегда, когда попадаешь на коллективное итальянское гульбище – обед или ужин, где сразу же, еще прежде чем сесть за стол, образуются микрогруппы, внутри которых в свою очередь почти моментально начинаются споры о политике– споры, проходящие в мощном запале, истовом раже, достойном героической трагедии, так что кажется, будто каждый готов отдать жизнь за свою идею; отчего помещение точас же наполняется разнообразными шумами, порой случайно сливающимися в всплесках звука, напоминающего завывание, и вокруг возникает такая суматоха и неразбериха, что у человека неподготовленного или постороннего этому миру, действительно, голова идет кругом…
« Вечерами и после полудня, — писал об итальянцах Ипполит Тэн,- в кафе, на площадях мелкие буржуа, лавочники, служащие читают газеты и обсуждают министерские программы. Рассуждать о политике – удовольствие само по себе. Выступления дают выход их ораторскому темпераменту; политическая беседа представляется своего рода серьезным делом, практические результаты которого неважны, поскольку оно уже само по себе самоисчерпывающе и самодостаточно. Они не углубляются». Сами итальянцы порой характеризуют такое свое поведение как «синдромом яслей», поскольку каждый из них в подобной ситуации стремиться преодолеть других, чтобы привлечь внимание именно к себе, как это делают дети в яслях.
Отспорившись, итальянцы успокаиваются, все их эмоции как рукой снимает, и они сидят за столом, глядя друг на друга, радостные, довольные, с улыбкой, поскольку для них, действительно, важен сам факт выступления, возможность выразить, показать себя. На тему спора и отстаиваемую ими позицию им наплевать. « Разговор здесь,- отмечал Стендаль, находясь в Италии,- лишь средство для выражения страстей: ему редко придается значение как таковому. Я не встречал француза, который понимал бы все эти обстоятельства в совокупности». Беседа на политические темы – это игра, спектакль, в котором каждый во что бы то ни стало хочет быть протагонистом. Спорят итальянцы настолько убедительно и искусно, что создается впечатление, будто пред тобой представители артистических династий, бережно передающих секреты актерского мастерства из поколения в поколение. И действительно в этом – вся их история. Они словно обречены на эту игру, в которой неведомо для них самих проявляется спрессованное внутри каждого томление по чему-то большему, замаскированное отчаяние от ограниченности их мировоззрения, которую предопределила судьба, лишив еще в древности Италию интереса к идеальному и не позволив ей по этой причине достичь единства. Политическая беседа, представляющая таким образом не более, чем физиологический процесс, может быть расценена как форма неосознанного признания итальянцами первичности в их жизни биологического, первостепенности биологичности бытия. Этот примат единственное, что по-настоящему объединяет всех обитателей Апеннин, социально и этнически непримиримо разных, причем - гораздо сильнее, чем национальность другие народы, и составляет их ментальность, «которая указывает коллективную тональность психического, особый образ мышления и чувствования народа, группы людей, как считает французский историк Ле Гофф, добавляя, что: « Уровень истории ментальности это уровень повседневного и автоматического ( самопроизвольного), это то, что ускользает от исторических индивидов, поскольку выражает безличное содержание их мысли, это то, что было общее у Юлия Цезаря и последнего солдата его легионов, святого Луи и крестьянина его королевства, Кристофора Колумба и моряка его каравелл». Почему же тогда удается футбол? Почему итальянские команды одни из самых сильных в мире? Что сплачивает биологических индивидуалистов, позволяя им наносить сокрушительные удары противникам, не в последнюю очередь объединенным и вдохновляемым в борьбе так называемым чувством родины? Как ни странно, считают специалисты, именно их неумолимая тенденция к распаду и раздробленности. Выражаясь языком социологии - кампанилизм. Возвращаясь к истокам этого понятия — противостоящий всему миру гений малой социальной группы, смертный бог человеческой природы. Или возвышаясь над временем – ее практический интерес, обращенный исключительно на обслуживание и ублажение биологического начала каждого из в нее входящих .
Трибуны гудят. Болельщики скандируют лозунги. Распевают гимны команд. Воздух напряжен эмоциями и страстями. Стадион в Италии — это место «торжественного проявление» важных черт национального характера: на футбольных матчах соединяются воедино возможность удовлетворения уездного патриотизма, азартности и потребности в зрелище. В целом атмосфера напоминает ту, что описывали древние историки, говоря о зрелищах в римских цирках и амфитеатрах. И действительно, футбол в Италии это продолжение традиции древнеримских игр, которая в определенный период ее истории, из-за отсутствия жанра зрелищ для «больших сцен», на некоторое время была полностью заменена театральными представлениями ( если, конечно, не брать в расчет такие — восходящие к забавам римских легионеров — развлечения, как, например, флорентийский «кальчо», с XIV века раз в год выгоняющий на одну из городских площадей команды из 27 человек и представляющий собой помесь регби, борьбы и футбола, что порой позволяет итальянцам приписывать себе честь изобретения последнего).
Так же как в прошлом веке театр, сегодня в Италии всеохватывающая политическая мера — футбол. С точки зрения социологии, в наши дни футбол — «препятствие восстаний», подобно тому как в древнем Риме препятствием этим были гладиаторские бои и бега. Если в императорский период для управления народом зрелища такого рода в Италии устраивались, как минимум, 182 дня в году, то сегодня, как было замечено, расписание футбольных матчей составляется так, что поведение страны регулируется на протяжении всей недели: времени у итальянцев остается лишь на обсуждение предыдущего зрелища и прогнозирование исхода будущего…
При каждой ошибке игроков стадион завывает в недовольстве. Как римляне требовали от гладиатора искусства красиво умирать, которому его обучал в казарме ланиста и по правилам которого, собрав последние силы, он должен был найти свое решение и «правильно» подставить горло под меч победителя, чтобы не портить спектакля «поведением без стиля», так же итальянцы требуют от каждого футболиста артистичности и яркого проявления индивидуальности. «Футбол,- пишет исследователь вопроса Франко Ферраротти,- это своего рода необычайный балет, и возможно по этой причине основное качество большого игрока, более чем в чистой физической мощи, заключено в способности оказаться, подобно классическому танцору, в нужном месте в нужный момент, опережая логику проходов и передач, в его умении действовать не по заученным школьным схемам, отработанным во время тренировок, а по чутью, с фантазией мастера». Схожесть итальянского футбола с классическим танцем была подмечена режиссером известного советского мультфильма «Как казаки в футбол играли», где он действительно представлен как балет, в отличие от напоминающего военную атаку футбола немецкого и смахивающего на манерную салонную дискуссию футбола французского…
«Милан» выигрывает. Уходим со стадиона огорченные поражением «Фоджи», в которой играет наш соотечественник из киевского «Динамо»…
Возвращаемся в Реджо Эмилию. На автостраде – густой туман. Казах неожиданно спрашивает:
Ты не поешь за рулем?
Нет .
А я люблю.- И он затягивает на своем родном языке какую-то грустную песню, в которой мне слышится его тоска по заснеженным степям.Идти с соотечественниками в итальянский ресторан – дело непростое. Они во что бы то ни стало хотят найти знакомое в незнакомом. Либо начинают корректировать согласно своему вкусу рецепты имеющихся в меню блюд; либо — упрямо требовать, чтобы им подали то, что соответствовало бы их представлениям об итальянской кухне, сформированным как правило сериалами и незатейливыми романами. Так, например, очень часто, морща нос, они отодвигают от себя тарелку с макаронами, потому что они, по их мнению, недоварены, а находясь в ресторане, расположенном высоко в горах, запросто могут спросить, нельзя ли сделать салат из только что пойманных осьминогов. Как бы то ни было, на второй-третий день, убедившись в тщетности своих попыток, они обычно говорят, что не плохо было бы съесть чего-нибудь «своего», и просят отвести их в «Макдональдс». Казах был упорен и, вопреки всем апеннинским кулинарным традициям, каждый день настойчиво требовал, чтобы в гостиничном ресторане ему подавали «хорошо прожаренное мясо».
Чтобы было как подметка,- говорил он и для наглядности стучал ладонью по столу.Когда, во время последнего ужина, он в очередной раз пробарабанил рукой по скатерти, обращаясь ко мне, официант вполголоса заметил:
Дымом от его отбивной можно выкурить всех клиентов…Утром, перед выездом в аэропорт, Сабит напоминал змея, сменившего кожу: когда я вошел в его номер, он стоял перед зеркалом, застегивая «карденовское» пальто, а вся одежда, которую он привез с собой в Италию, лежала, сваленная в кучу, под умывальником.
Надо предупредить, что вы это оставляете,- сказал я.
Почему?
Потому что они подумают, что вы это забыли, и притащат ко мне в номер… В холле нас ждали Беневелли и Кампани. Клаудио двинулся нам навстречу, обхватил нас за плечи и, развернув, повел в бар.
Надеюсь,- сказал он, проглотив кофе,- что бизнес будет успешным. Побыстрее присылайте своих парней – и начнем.
Пошлю их сразу же, как приеду,- ответил Сабит.
Да,- вступил в разговор кавалер,- одежду мы догрузим в первую машину с обувью.
А вы и обувь купили? – спросил Кампани.- Что же вы мне не сказали?! Ай-ай-ай!- Он сокрушенно покачал головой.- У меня есть отменные
производители! Ну да ладно…ьА вы,- он обратился ко мне,-как вернетесь из аэропорта, сразу же перебирайтесь в мою квартиру.
Загрузка вещей в машину, пожелания счастливого пути – и Джиджи, тот самый, которого Кампани определил дальнобойщиком на казахстанские рейсы, везет нас в Милан.
Сдаем багаж. Доплачиваем за перевес. Пожимаем друг другу руки.
— Да, главное, — говорит казах,- если все же сапожки со скошенным каблучком попадутся, не думай – бери. Сорок второй размер.- Ребром ладони правой руки он чертит в воздухе линию от левого плеча до правого колена, желая тем самым еще раз подчеркнуть, что каблук должен быть косым, и шагает к паспортному контролю.
После поездки в Кунео, где был приобретен трейлер, способный перевозить восемь легковых машин, в ожидании приезда «стажеров» днем я занимался в салоне Кампани подготовкой итало-казахстанского бизнеса, переводя на русский рекламные ролики фирмы «Ланча», а вечерами из окна его квартиры жестами общался с живущими в находящемся напротив доме арабками, пытаясь заманить их к себе в гости, и почитывал газеты… В одной из них рассказывалось о том, что 80-летний предприниматель из Падуи, возможно для того, чтобы заговорить смерть, за три года просадил с проститутками два миллиарда лир. «Дедушку трудно удовлетворить»,- объясняли случившееся подружки признанного невменяемым старика, судя по именам, все — итальянки. Чем же итальянки так проняли богатого деда, когда вокруг полно действительно сексапильных девиц из стран Восточной Европы? Рядом со статьей - рекламный блок из смягченных эвфемизмами и лишенных намека на корысть объявлений об услугах интимного свойства. Горя желанием выяснить возникший вопрос, набираю указанный в одном из них номер. Милый женский голос сообщает мне адрес.
Окраина Реджо Эмилии. Трехэтажное строение. Домофон. Представляюсь. Щелкает замок. В подъезде зажигается свет – и по освещенной лестнице поднимаюсь на второй этаж. Дверь в квартиру приоткрыта. В прихожей – темно. Останавливаюсь на пороге.
Вы конечно должны будете сделать мне подарочек,- все так же прибегая к эвфемизмам, из темноты прихожей поясняет мне суть содержания своего объявления хозяйка квартиры.
Безусловно.
Но сначала взгляните…В прихожей вспыхивает лампочка и в ее свете становится очевидной правота слов Стендаля, сказавшего, что в Италии даже в отношениях с особой, которой платят за любовь, можно не бояться скуки, поскольку наготове всегда есть сюрпризы, прогоняющие это чудовище: закутанное в ярко-красный халат, с волосами, вздыбленными гелем так, что они напоминают антенны, передо мной стоит неопределенного возраста созданьице, рост которого примерно равен его ширине… Нащупываю в кармане какую-то купюру и со словами: «Извините за беспокойство» — вручаю ее «даме», отдавая дань ее честности… Во всяком случае любопытство удовлетворено: дед из Падуи действительно ненормальный…
«Стажеры» все не появлялись. Связаться с казахом было невозможно: в офисе Большого Чечена мне сказали, что он уехал в Караганду, а в Караганде – изо дня в день повторяли, что он находится в деловой поездке по области… Так в один прекрасный день я решил, что ждать более бессмысленно, и на подаренной мне Клаудио «за труды» подержанной «альфа-ромео» двинулся в Россию.
Приглашения для «стажеров» лежали на столе Большого Чечена.
— А я ждал.
— Пока так.
Затем последовала пара выездов в Италию за наличными — и счет был выхолощен.
Мил -ли-он дол-ла-ров! — морща лицо и обхватив обеими руками голову, сокрушался в своем троноподобном кресле кавалер с интонациями героя- проходимца Дени Де Вито, произносящего в “Близнецах” свою знаменитую “ файф мильон долларс”. – Мечта американца! Уничтожена за месяц!
Странность ситуации усиливалась еще и тем обстоятельством, что для получения поживы и погашения кредита, как выяснилось, не нужно было покупать ни сапоги, ни одежду: деньги следовало просто держать в банке: в связи с резким падением теньги, в которой был сделан заем , кредиторам достаточно было вернуть в долларах всего лишь двести тысяч ...